Сонник и толкование снов

Сначала дом. Такой огромный, холодный и тёмный, как ночной вокзал, только с комнатами и кроватями, на которых спят люди. Мой сын среди них. Спят. Сонное царство. А нам куда-то с ним пора, но они спят... А потом вдруг бегу на трамвай. Там три вагона, один из которых низкий. Водитель трамвая, женщина, видит меня, но закрывает двери и уезжает, а я вскакиваю верхом на последний вагон. Еду сверху, а скорость всё больше и больше и больше, а я держусь. И вдруг осознаю и смеюсь сама над собой, мол, если бы это было не во сне, то я бы давно умерла от электричества, я же сверху и держусь за металл. Сон переключается на серого носорога, который мёртвый лежит под водой. Кажется, где-то в начале сна он умер. Совсем. И сейчас лежит в чистой прозрачной воде. Такой хороший, мягкий на ощупь. Щупаю его ногу. Его глаз открывается и смотрит на меня в упор. Я теряю способность двигаться, а он начинает меня есть зубами, похожими на лошадиные. Он мёртвый, я это осознаю. Он хватает меня зубами за плечо, и я кричу, кричу, кричу и просыпаюсь.

После этого, под утро, снился не менее неприятный сон. Будто бы в школе был зоопарк, в прошлом году им гордились и выставляли напоказ. А в этом году про него все забыли, животных и птиц не кормили, и они все умерли от голода и ссохлись. Среди них были в основном красивые, редкие звери. Выжили только белая белка и хомяк. Их выпустили, и они таскали из своей клетки вонючее лежалое мясо в какую-то свою новую нору. Я подумала, что нужно принести им свежего, вкусного. Было очень жаль зоопарка.

Сон поверг меня в страшное уныние. Дело в том, что в последние месяцы я особенно тщательно ухаживаю за кожей лица, и она действительно стала лучше. И тут такое... 

Беру я какую-то маску из затвердевшей глины и надеваю её на лицо. Сняв, увидела, что кожа на скулах стала не лучше, а намного хуже. Серая, вся в порах, каждая пора - как дыра, а где-то в области носа и вовсе громадные дыры, из которых, если нажать, идёт белый твёрдый гной. Еду домой (откуда-то) и думаю, что срочно нужно всё распарить, ванну принять, нанести все свои средства, авось верну обратно прежний вид кожи. 

А до этого смутно помню какую-то сцену в туалете. Ретро-обстановка, действующее лицо - не я, а какая-то милая дама с высокой причёской и пышным платьем в пол. Просторный туалет тоже типа старый, двое молодых мужчин, которые вошли с этой женщиной в половой контакт, причём вроде бы по её инициативе. А то ли зрители, то ли читатели, среди которых и я нахожусь, её осуждают, а я нет. 

Много лет назад у меня была классная руководительница, которая испортила мне детство в школе. Она была похожа на жабу, неотёсанная, невоспитанная, позволявшая себе ругательные слова и неприличные жесты. Она плевалась, когда орала, и если ты сидел на первых партах, слюни попадали на тебя. Сейчас мне 32. 

И вот снится мне, что она суёт мне в рот свой палец, бесцеремонно так, мол проверить мои зубы или просто показать превосходство. А я её грубо отталкиваю и говорю разъярённо: "Пошла на*уй, сука!" 

А сама про себя думаю, откуда только смелость взялась. И зауважала себя. Немного волновалась, нам же ещё учиться вместе. Но не сильно. 

Сон 1.

Разговариваю с мамой по телефону. Она меня ругает за то, что сейчас нет денег, а должны быть. Я оправдываюсь, но она не унимается. 

Выходим с мужем на улицу. Лондон это или Париж, что-то такое, ночное, грандиозное и богатое. Муж появляется только в начале сна, потом его дальше уже нет, я одна пошла глянуть что-то в толпе. Там новые молодые богачи говорят о смене какого-то важного руководителя. Знакомые из них (богатые) смотрят сквозь меня, как на пустое место, с трудом узнают в лицо. Я среди них бедная и не очень успешная. 

Захожу куда-то, в какое-то помещение этого самого руководителя. Там висит голая девушка на верёвках и молодой человек, одетый. Я стремлюсь помочь девушке, залезаю, начинаю верёвки резать. Меня арестуют. Я снова добираюсь до девушки на верёвках и пытаюсь её освободить, за это отбирают рюкзак с телефоном. Рюкзак с телефоном - символ свободы. Когда его отбирают - я в плену, арестована. 

Арестована я, как и все здесь, за то, что слишком много узнала. В государстве делают вид, что строят огромный, необъятный военный корабль на деньги налогоплательщиков. Территория строительства огорожена, туда-то я и попала. На самом деле нет никакого корабля, и это всё - бутафория. Но выйти оттуда не представляется возможным. Пленники (кажется, во сне это неявно) оголены, средств связи у них нет. 

Тем не менее, я выхожу оттуда в подобие аэропорта, где люди ходят деловые, одетые, красивые. Я (раздетая, что ли), подползла на четвереньках к какой-то кореянке и попросила её телефон. Она дала телефон. Тогда я объяснила ей, что ей придётся мне довериться, в таком виде здесь я не смогу позвонить, добегу до туалета ("тюремного"). Она согласилась. Но в туалете я так и не смогла воспользоваться телефоном: он был с очень-очень непонятным функционалом, и я всё никак не могла набрать номер мамы. 

Телефон мне тоже так и не удалось вернуть: в туалет ввалился охранник, не слишком агрессивный, но при нём я уже не смела пытаться звонить. 

Затем появляется мой отец, священник, в рясе, с некой процессией. /он священник и в реальности, если это важно/

Я подбегаю к нему и пытаюсь эмоционально донести, что всё это чушь, фальшь, заговор, бутафория. А он совершенно непробиваемо говорит, что должен освятить этот объект государственной важности (нет никакого объекта! - кричу я), и все мои слова разбиваются о стену его уверенности. Он уходит. 

Наконец, я нахожу способ вернуть себе свой рюкзак и с кучкой людей мы бежим. Оказавшись на воле и со связью, я сразу же звоню маме. Вдруг я понимаю, что будто бы только что уже звонила, и мой звонок могли отследить, могли захватить маму и шантажировать, а то и пытать её. Она берёт трубку и воет "ууууу, ууууу". Что случилось? ору я. Что случилось, говори!!! - "Папа разбился", - отвечает она и рассказывает подробности, будто бы нужна была операция, связанная с удалением лица. И я выдыхаю: "Слава богу!". Осознав диссонанс от того, что я имела в виду и как это прозвучало, просыпаюсь. 

Сон 2. 

Папа пытается отобрать моего ребёнка, ребёнок весь извивается, не хочет к нему. Я побеждаю, отвоёвываю сына. 

Просто интересно, среди прочего, что с моей "фигурой отца"? Почему он всегда в моих снах в самых дурных ролях? 

 Наблюдаю издалека, как кошка храбро сражается против нескольких собак и лис. Они загнали кошку на дерево, но этим не ограничилось: деревья были низкие, собаки допрыгивали почти до кошки, а лиса каким-то хитрым образом взобралась на дерево и очутилась даже выше кошки. Зажатой между врагами кошке пришлось спрыгнуть и бежать, свора кинулась за ней. Я очень переживала за кошку и даже, кажется, пыталась её догнать, чтобы отогнать её преследователей, но не могла, было слишком далеко, я стояла, хотя хотела бежать. Ситуация на втором дереве повторилась, как на первом. Кошка снова спрыгнула, но бежала уже медленнее, пока не растворилась в окружающей среде за счёт своего окраса. Теперь уже никто не мог её найти: ни собаки, ни я. Но она была в безопасности.

 Я, мой муж и мой бывший. Случайно или не очень случайно столкнулись все в аэропорту. Место не похоже на аэропорт, но я знаю, что это именно он. Мы садимся по-турецки на круглый ковёр и разговариваем. Бывший рассказывает, что улетает в Штаты, в никуда, рассказывает какие-то подробности. Я испытываю смешанные чувства. Глядя на самодовольное, уверенное лицо, в какой-то момент остро и безысходно понимаю, что всё ещё люблю бывшего. Муж не может на это смотреть, уходит. Я задаю ещё пару каких-то вопросов и ухожу искать мужа. 

Нахожу его в отеле при аэропорту. На кровати расставлены маленькие узкие короткие коробки, человек туда не поместится, но именно это представляют собой спальные места и в такой коробке ютится муж. Когда я подхожу, он передразнивает один из последних вопросов, заданных мной бывшему, так я понимаю, что у мужа была прослушка, когда он ушёл. Но я ничего криминального не говорила. 

Следующая сцена, где я уже одна, всё так же в аэропорту, разговариваю с бывшим, изо всех сил делая вид, что мне всё равно. Тут до меня доходит, что он уезжает туда впервые и навсегда, искать свой путь. Я внутри очень расстраиваюсь, но вида не подаю. Чуть не села в его самолёт. 

Последняя сцена - я должна пройти по узкому мосту, внутренние перила которого не защищают от крыс со внешней стороны. Иду, бегу. Кто-то подстрелил собаку. 

 На стене нашей квартиры висят три большие картины со мной и мужем. Муж проходит мимо них и вдруг меняется в лице: его лицо сереет, как бывает, когда видишь нечто ужасное. Я бросаю взгляд на картины и понимаю, что на них изображение поменялось: две картины с моим бывшим и одна - с каким-то индусом. Всё у меня холодеет изнутри. Откуда они взялись? Муж понимает, что я бы такого не сделала. Я паникую, и картины снова меняются. Чем больше эмоций я испытываю, тем чаще меняются изображения, на них мужчины, подчас незнакомые, иногда даже геи, но никогда не возвращаются прежние - где были мы с мужем. Между тем, мы с ним обнимаемся, он пытается меня поддержать. Я говорю ему, что меня буквально сковывает суеверный ужас, потому что это нечто, на что я не могу повлиять, что происходит помимо моей воли, а значит, теперь может произойти что угодно. Проснулась с тем же ужасом, что и во сне. 

Вижу из окна, как обрубают деревья во дворе. Одно из них падает вместе с человеком - вырубщиком, которого я ещё во сне окрестила "спасателем". Явно понятно, что он от падения как-то пострадал. На следующем кадре он стучится ко мне в окно. Я открываю и радостно предлагаю ему зайти, ведь ему плохо наверное, что-то хочет, ведь он же настоящий герой, я всё видела, я могу чем-нибудь помочь, заходите. Он заходит через окно и начинает ко мне приставать, я вижу крупным планом его акт эксгибиционизма. Тогда я начинаю то бегать от него, то стыдить его, мол как же так, вы же герой, а так себя ведёте.

 Был старичок. Он был таким старым и сморщенным, что непонятно было, жив он или мёртв. Его нужно было то ли убить, то ли дождаться смерти, чтобы похоронить и куда-то унести. Он держался у меня под кроватью, за него ответственность несла я. Меня возмущало такое отношение к этому старичку. А вдруг он живой? Однажды я ела и почти доела всю тарелку, а остаток попробовала отдать старичку. Он с жадностью проглотил первую ложку. Вторую, последнюю, тоже дала ему. Он как-то проснулся, оживился. У меня было к нему очень много нежных чувств, как к ребёнку. Я задумала его спасти, отвезти на родину. Но выяснилось, что на родине, где-то в Литве или в Латвии, он никому не нужен. Я уже и не хотела его туда везти, но оказалась всё равно там, и вот уже какая-то латышка грозит мне про него: "Это мент поганый!" и вытуривает его. Я про себя думаю, мент или не мент, а помогать старому человеку надо.  

В конце сна я с секретаршей с прошлой работы выясняю, кто на каком транспорте отсюда поедет, она на самолёте, а я нет. 

Сильно ругалась с мамой. Она выбрасывала какие-то мои вещи, причём оптом. Вещи были куда-то вынесены или вывезены мной. То ли в подъезд, то ли за город, все мои вещи, но они были мне нужны и вынесены туда специально. И вот раза два или три за сон мама до них добиралась и в ярости выбрасывала. Я была вместе с мужем. Терпеливо на всё это смотрели. Я немного сетовала, что мама так злится, и досадно было, что опять всё собирать придётся.